Название:
Red color, или «Я рисую для тебя»Автор:
LintaresБета:
ladyxenax Фандом: JE
Пейринг: Акаме
Жанр: глюк
Примечание:
lenorman, с днем рождения! И я знаю, что начало ты уже читала, но мне это не мешает.
Примечание 2: писалось почти на одном дыхании, но как-то очень сложно. Наверное, потому что тема такая – художник и его муза. А еще писалось ради единственной сцены. Угадайте, какой. Так что это почти эксперимент над своими же эмоциями.
читать дальше
Каждая линия угольно-черным выводила очередную грань формы. Первые штрихи пера выглядели резкими на фоне расплывчатых, уже высохших мазков акварели. Неясные пятна приобретали явные очертания. Мелкие точки выстраивали узор песка и прибрежных камней. Полукруглые завитки покрывали синюю поверхность волнами. Резкие рваные линии вырисовывали далекие скалы, сливающиеся с облаками.
Джин не любил свободную текучесть акварели. Слишком много недосказанности было в нечетких границах.
Почти осязаемый взгляд скользил по спине, замер на кончиках пальцев, заворожено следя за движением пера. Каме передвигался очень тихо, но Джин все равно услышал осторожные шаги, замершие на пороге комнаты. Аканиши не обернулся, фиксируя происходящее одной из граней сознания, не в силах оторваться от процесса.
За художником, погруженным в работу, можно наблюдать вечно.
Хорошо, что Каме ни разу не видел, как Джин пишет портреты. Кисть будто становится продолжением руки, некоторые мазки заглаживаются пальцами. Ну и пусть придется отмывать растворителем, все равно рука точнее всего чувствует линию. Хотя в каждый портрет вкладывалась частица души, самые дорогие сердцу работы Джин никому не показывал. Иногда по одной работе можно было понять художника лучше, чем после нескольких месяцев общения с ним.
В квартире царила таинственная тишина. Аканиши, как кошка, мог различить по шороху ткани, как Каме переминался с ноги на ногу, но с места не двигался; снимал галстук непременно правой рукой. Эту привычку Джин подметил за три недели знакомства и улыбнулся в предвкушении: точно так же Казуя стоял вчера, когда впервые решился оторвать художника от картины поцелуем.
Аканиши провел последнюю линию и отвел руку, оценивая результат. Если бы кто спросил сейчас, действительно ли он любит Каме, то он бы, не задумываясь, согласился. Потому что художник не может творить просто, только ради великой цели или во имя кого-то.
Руки, мягко скользнувшие под футболку, немного дрожали, будто Каме боялся, что с любым неосторожным движением все исчезнет.
- Dear, я реален, - первые слова, произнесенные сегодня в этой квартире. Утром Каме выскользнул из-под одеяла и умчался на работу, пока Джин спал. Будто не было ничего. И весь день в ожидании - вернется ли?
Странная логика художников: переносить эмоции на бумагу, с бумаги - в реальность, смешивать чувства и призвание, соединять воедино и дарить мимолетно только кому-то одному.
Прохлада простыней таяла, соприкасаясь с теплом человеческого тела. Каждое движение - совсем не так, как прошлой ночью, будто в ином ритме, словно переключили радиостанцию. Фраза "второй раз, как первый" в реальной жизни оказалась бредом.
Джин захотел вдруг оказаться с завязанными глазами, чтобы не видеть - чувствовать острее. На каждое движение рук тело отзывалось, как натянутая тетива: чем сильнее тянешь, тем больше сопротивляется. И тем больше хочется продолжения.
Пальцы, почти невесомо касающиеся бедер, были обжигающе холодными. Сомкнутые губы скользили по шее и груди, легко дотрагиваясь, но не целуя: Каме игрался, разжигая нетерпение. Каждое движение было издевательски медленным, будто требовало большой точности, как работа хирурга.
И все чувства резко сконцентрировались вокруг поцелуя. Джин боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть момент. Одной ладонью чувствовал пульс на шее Каме, другой – тяжелое дыхание, будто решал, оттолкнуть или притянуть ближе.
Поцелуи Джин ценил превыше секса, ставя на одну ступень с искусством. Секс был скорее необходимостью и прихотью, а поцелуй – чистыми эмоциями. Целовали только любимых.
Джин перевернулся на живот, уткнувшись лбом в подушку. Каме что-то шептал, но Аканиши улавливал только интонацию, нежную и чуточку наивную.
Сложно вспомнить, когда отношения последний раз называли влюбленностью, а не случайной интрижкой.
Каме двигался аккуратно и размеренно, иначе, чем прошлой ночью, словно пытаясь понять, что чувствует Джин. Оставшиеся мысли вылетели из аканишевской головы, заменяя действия разума инстинктами тела.
- Люблю тебя, - Джин чувствовал себя абсолютно счастливым. У человека, живущего волной эмоций и вдохновения, было все – дом, искусство, любовь. Вторую ночь подряд он уснул спокойно.
***
В комнате царило мягкое теплое освещение: торшер горел еще с того момента, как Джин рисовал, но за окном была уже глубокая ночь.
Каме выскользнул из-под одеяла и уселся на пол, закуривая и сбрасывая пепел в пустую пивную банку. Пальцы начали потихоньку замерзать. Под одеялом, прижавшись к теплому и расслабленному после секса телу, было гораздо уютнее. В такие моменты совсем забываешь, что пришла осень, и за пределами мира, ограниченного кроватью, может быть холодно.
Сквозь сигаретный дым неясными пятнами проступали выставленные у стены картины. Сюжеты напоминали застывшие кадры фотопленки, сливались в единое полотно: пейзажи, животные, люди. Больше всего было портретов, полуобнаженных и обнаженных фигур. Каме был далек от искусства, разделяя по принципу «нравится - не нравится», но все же решил подойти поближе.
Пару недель назад Джин сидел на кухне каменашевской квартиры и делал наброски, пока Казуя готовил ужин. В квадратном альбоме большая часть листов была разрисована его, Каме, портретами. Странно, что здесь не было ни одного.
Зато были две обнаженные девушки: их Каме видел за несколько дней до личного знакомства с Джином. И парня на холсте он тоже видел вместе с Аканиши.
Внутри забурлило противное чувство, в котором Казуя с ужасом узнал ревность. Ревность к картинам и тем, кто на них изображен. Саднящее горькое осознание того, что полотна значат для автора больше, чем сам Каме. Не понятно, что задевало больше – красота моделей или четкость, почти любовь, которая ощущалась в каждом штрихе.
Потому что невозможно оторваться от созерцания погруженного в работу художника, если понимаешь, что в этот момент творец и творение – неразрывное целое.
Ключи от квартиры валялись посреди комнаты. Дубликат оказался у Казуи спустя две недели знакомства: слишком быстро, чтобы влечение могло стать для Каме любовью.
Каме оделся, стараясь не шуметь и не разбудить Аканиши, и тихо вышел, оставив ключи на полу. Впервые за последние несколько лет Казуе сложно было понять, чему стоит верить и чем руководствоваться: головой, своими чувствами или чужими словами. Наверное, всему виной обаяние Джина, слишком резко ворвавшееся в спокойную размеренную жизнь офисного работника и перевернувшее ее вверх ногами.
Каме нужно понять. И он надеялся, что поймет и Джин.
***
Джин не понял, а Каме не счел нужным объяснять.
Первым желанием было крушить все вокруг. Но на картины не поднялась рука, а кроме них и кровати в спальне ничего не было.
Карандаш в руке, а за ним и кисть, были лучше любого успокоительного. Холст принимал линии, сохраняя их плавность. Черты лица проступали почти незаметно из переплетения нитей, как при оттепели сходит корка льда с каменных изваяний.
Джин не знал, как будет выглядеть картина, когда будет закончена. Не было ни композиции, ни идеи: повинуясь эмоциям, рука скользила по поверхности, материализуя мысли. Невозможно остановиться и оторваться, будто на кону чья-то жизнь, и секунда передышки равнозначна смерти.
Ближе к вечеру телефон трезвонил каждые пять минут, но Аканиши не брал трубку. Завтра, все завтра. И друзья, и агент, и организатор выставки.
Каме всегда приходил с работы ровно в шесть тридцать. Джин сидел на полу, прислонившись спиной к двери, и ждал, когда хлопнет дверь напротив. Шаги разносились по полу мелкой дрожью, замерли у порога, но никто так и не позвонил, а Аканиши не нашел сил подняться.
Понадобилось всего два дня, чтобы успокоиться и натянуть маску безразличия.
Белое, с прозрачными красными подтеками приглашение Джин осторожно впихнул между дверью и косяком. Все, как полагается: официальное обращение, дата и время открытия, место проведения выставки. И глупая надежда, что занятой трудоголик Казуя уйдет с работы раньше ради какой-то выставки.
***
Казуя опоздал всего на две минуты. Стоял в толпе народа, слушал восторженные перешептывания тех, кто успел осмотреть выставку до официального открытия.
Стены и пол укрыли черным полиэтиленом, изобразив сцену. По центру висело полотно в тонкой белой раме. Яркий красный квадрат.
Сбоку высокая иностранка, обернутая в тот же полиэтилен, вещала на смеси английского и японского о силе искусства и даре творцов. Правда, ее почти никто не слушал, все ждали.
Каме не заметил, откуда появился Джин, будто тот материализовался из воздуха. Белая футболка с длинным рукавом и белые свободные штаны резко контрастировали с черно-красным фоном. Казалось, художник был пьян: двигался резко, сумбурно, словно не осознавал, где находился.
Почему-то Казуя был уверен, что Аканиши трезв и вменяем, но сейчас для него существовала только картина. Люди вокруг ровным счетом ничего не значили.
Но оторваться все равно невозможно. Каждый шаг босых ног словно над пропастью; спина – как согнута под непосильной ношей. Джин наклонился намочить тряпку в ведре, хорошо замаскированном среди складок полиэтилена, и стал смывать с картины краску.
Каме не мог поверить.
Джин водил тряпкой по краям картины, медленно приближаясь к центру. Тонкие струйки текли вниз, забрызгивали черные стены, стекали по рукам, впитываясь в белую ткань, словно брызги крови в снег. Аканиши словно танцевал под песню, звучавшую у него в голове. Не смотрел, что делал, как марионетка.
Взмах руки – шаг, поворот головы – еще один шаг.
Сквозь подтеки проступала панорама города: лабиринты пустых улиц, мокрых, будто после дождя. Одинокие серые силуэты людей сливались со стенами домов.
На последнем движении Джин рухнул на колени, словно неведомый танец отнял последние силы.
Под красными потеками Каме увидел себя. Не серого и неживого, как вся картина, а такого, каким видел его только Джин: растрепанного, сонного, улыбающегося утру. Счастливого.
Зрители аплодировали, а Аканиши исчез так же незаметно, как и появился.
Девушка говорила что-то про представленные на выставке работы и про парня, бредущего куда-то. Последнее, видимо, было названием центрального полотна.
По идее, автор должен после открытия ходить по галерее, слушая мнения о своих творениях, принимая похвалу и поздравления. Но Джина нигде не было. Казуя шестым чувством понял, что тот ушел. Может потому, что устал и вокруг слишком много народу, или потому, что увидел в толпе зрителей Каме.
Осознавать вину и собственное несправедливое отношение было больно.
***
Джин ненавидел находиться в толпе, обсуждающей его работы. Читать отзывы и критику намного легче и честнее. Стоять же среди людей, чувствовать эмоции тех, кто разглядывает твое детище, было очень сложно: если автора замечали, то усиленно хвалили, за его спиной же мнили себя великими критиками.
Мысли, почти материальные в замкнутом пространстве выставочного зала, загоняли в лабиринт злости и безысходности. Поэтому Джин сбегал сразу после открытия и ждал, когда на следующий день агент принесет стопку распечаток отзывов и замечаний.
Дома царило обманчивое затишье, словно все вокруг готовилось к буре.
Аканиши так и не снял заляпанную краской одежду. Сидя на краю ванной, смывал красную гуашь с двух работ, которые в последний момент отказался выставлять. От холодной воды мерзли пальцы, но Джин будто не чувствовал.
Почему именно красная? Довольно символично: это и кровь, и страсть, и любовь. Самое ценное для художника – его творения. Джин покрывал самые дорогие сердцу картины красной краской, словно прятал самое сокровенное от всего мира.
Вода мутными разводами стекала с двух полотен, объединенных сюжетом: на одном автопортрет художника, рисующего кого-то; на втором – позирующая муза, слишком часто думающая о работе.
Аканиши провел пальцем по холсту. Он так и не видел Каме на выставке, хотя, возможно, просто не заметил.
Осталось ждать, придет ли Казуя сюда. Такая малость – прийти именно сейчас, и Джин сделал бы вид, что ничего не случилось, и несколько дней отчаянной бессонницы остались бы в памяти только картинами в тонких рамах.
Входная дверь скрипнула, как от сквозняка. Джин забыл закрыть ее, а может, оставил открытой специально.
Каме вошел как обычно тихо. Замер на пороге ванной, нерешительно теребя галстук.
- Прости, что сомневался, - обреченно.
Такой и должна быть любовь: верящей, чуточку наивной, в чем-то слепой и глупой; терпкой, как домашнее вино; сладкой и воздушной, как зефир; согревающей, как пламя камина.
- Don’t leave me along anymore, koi. Don’t leave me along.
@темы:
творчество,
фанфики,
события,
съеденный моск,
друзья,
ПЧ,
джоннисы,
КАТ-ТУН
-
-
01.10.2009 в 00:50-
-
01.10.2009 в 00:52половину не понял
ну почему меня никто не понимаееееееееееееет Т______Т
ну понравилось, и хорошо
-
-
01.10.2009 в 12:13-
-
01.10.2009 в 12:21-
-
01.10.2009 в 12:21-
-
01.10.2009 в 12:38-
-
01.10.2009 в 12:52-
-
01.10.2009 в 12:54